Ради братий своих… (Иван Федоров) - Овсянников Юрий Максимилианович (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений .TXT) 📗
В этот город и прибыл на закате летнего дня Иван Федоров с тайной мыслью предложить императору Рудольфу свое секретное изобретение.
Он держал его в такой великой тайне, что потомки узнали о нем только 380 лет спустя благодаря случайной находке польского историка В. Губицкого, который обнаружил в некогда секретных архивах письмо русского печатника.
Деньги, полученные на дорогу в Рим, он истратил в Вене на создание небольшой модели стоствольной пушки. И вот настал день, когда Федорова в императорской карете доставили во дворец Бург. Здесь на площади, где обычно маршировала швейцарская гвардия и сменялись караулы, уже толпились придворные офицеры, расторопные слуги. Сюда из покоев дворца должен был спуститься сам император с принцами. Предстоял осмотр модели нового орудия.
…Рассматривали придирчиво, стараясь уяснить любую деталь, любую мелочь. Многозначительно качали головами и настойчиво задавали множество самых разных вопросов. Федоров отвечал сдержанно и не очень охотно. Он вдруг почувствовал себя беззащитным среди бесчисленных чужих мундиров, шпаг, ливрей.
После долгого осмотра император объявил:
— Пусть москвитянин изготовит с помощью венских мастеров одно такое настоящее орудие. И когда он, император, увидит его в действии, только тогда примет окончательное решение.
Такой исход таил в себе опасность. Ведь никто не давал ему гарантий, что после того, как изготовит он орудие и секрет станет известен, его, Федорова, могут выгнать, как ненужную собаку, а могут и просто убить…
Он покинул дворец, обещав дать ответ в ближайшие дни. Но про себя уже твердо решил уехать поскорей из Вены. Куда? Может, в Дрезден, к курфюрсту саксонскому?
На следующий день, 23 июля 1583 года, Федоров отправил секретное письмо курфюрсту Августу:
«Светлейший, всемогущественнейший и августейший князь!
Молва гласит, что Ваше светлейшее Величество великодушен в своей благосклонности не только к тем, кто создал основы военного искусства, но также и к тем, кто хорошо владеет этим искусством.
…Я прибыл из далекого края в Вену, чтобы предоставить способ практического использования изобретения, которого до сих пор никто из людей не видел, но некоторые вводили меня в заблуждение одними только посулами и одной только надеждой на выгоду, никакой платы не обещая, хотя и старались подсмотреть и раскрыть мое изобретение. Я решил, что лучше вернуться домой, нежели столь важное для каждого государства изобретение выявить всем, без всякой для этого личной пользы.
Коль скоро я узнал, однако, что Ваше светлейшее Величество благоволит к таким людям (к которым я принадлежу), я решил в этом письме мое изобретение изложить…
Образец осматривали Его императорское Величество, а также эрцгерцоги, и они очень хвалили его. Когда же они хотели разузнать секрет обращения с ней и сущность ее действия, я был готов открыть им секрет моего изобретения, поставив им определенные условия, на которые они не согласились… Сто моих бомбард могут причинить неприятелю столько же вреда, сколько четыреста используемых до сих пор…
Вашего светлейшего Величества покорный слуга Иван Федоров Москвитин. Типограф греческий и славянский».
…И снова лежит дорога через Прагу, где находится один из старейших европейских университетов — Каролинум. Он должен побывать в знаменитой библиотеке Каролинума. Но останавливаться надолго нельзя. Ведь по мыслям и планам князя Острожского он сейчас уже должен подъезжать к Риму.
Властители, как правило, мало чем отличаются друг от друга. Личные интересы у них превыше всего. Видимо, не составлял исключения и курфюрст саксонский Август.
Вот уже третью неделю проживал печатник в Дрездене, ожидая высочайшего решения. Чтобы московский мастер не скучал, его навещали придворные и офицеры Августа. Они угощали Федорова вином и подробно расспрашивали про Москву, про то, как надо изготовить пушку да как стрелять. Умом печатник понимал, что начинает повторяться венская история, но в глубине души еще надеялся: вдруг купит курфюрст его изобретение.
Пришел к нему в гости и известный в Германии востоковед Элиас Хуттер. Ученый интересовался историей восточных славян. Пораженный широтой интересов и любознательностью Хуттера, печатник рассказывал обстоятельно и увлеченно. То были единственные светлые часы среди безрадостных дней ожидания.
Но вот наконец посланец Августа объявил, что курфюрст желает сначала увидеть пушку в действии, а уже потом, в зависимости от результатов, выскажет свое решение. Венская история повторилась. Круг замкнулся. Предстояло тяжелое возвращение во Львов, где ждали князь, кредиторы, нищета и позор…
Прощаясь с Хуттером, Федоров подарил ему на память о встрече Острожскую Библию и «Азбуку», напечатанную в 1578 году. (Через 380 лет экземпляр этой «Азбуки» обнаружили в университетской библиотеке города Гота).
Дорогой в памяти всплывали Печатный двор на Никольской, всегда шумный торг на Красной площади, сверкавшие на солнце купола соборов и суровые, неприступные для врагов стены и башни Московского Кремля. Как теперь все это было далеко и недостижимо. Но он, Иван Федоров, родился в этом городе и потому должен, обязан на склоне дней своих сделать для Москвы еще что-то очень нужное…
И Федоров принял твердое решение: при первой же возможности, с первой же оказией переслать тайно в Москву чертежи своего изобретения, своей стоствольной пушки. Его труд, его мысли должны принадлежать только Москве…
Черные вороны
Федорову недужилось. Поутру он еще бодро отправлялся в будущую печатню у рынка, купленную энергичным Сашкой. Уговаривал плотников, перекладывал бумагу, шлифовал литеры. А вечерами с трудом добирался до дому. Несмолкаемо гудело в ушах и будто железным обручем жестоко сдавливало голову. Местный лекарь утверждал, что болит у него «головной мускул». Федоров пил травяные отвары — ничего не помогало.
В конце октября в одну из ночей он проснулся от страшной боли в затылке. Федоров закричал. Но в доме по-прежнему царила ночная тишина. Федоров снова закричал и вдруг понял, что крика его не слышно, что, пытаясь закричать, он только тихо мычит. Тогда он попытался встать и тут же рухнул на пол. Проснулись домашние. Он услышал шаги, голос сына, плач проснувшегося внука и потерял сознание.
Целый месяц ходил лекарь, поил настоями, ставил пиявки. Речь понемногу возвращалась. Но правая рука и ноги были как чужие. Он пробовал шевелить ими, но, увы, они не слушались. Сын успокаивал:
— Потерпи, отец. Все образуется. Отдохнешь, и опять вернешься в свою печатню…
3 декабря неожиданно стало хуже. Федоров лежал на кровати, глядя в потолок, и никого не узнавал. Лекарь клал ему на голову куски льда, а к ногам нагретый, завернутый в тряпицу кирпич.
К вечеру без стука в дом ввалился Даниил Пушкарь в сопровождении посыльного городского суда. Молча он выложил на стол бумагу, скрепленную красной восковой печатью с гербом Львова. Суд обязывал печатника Ивана Федорова Москвитина вернуть Даниилу Пушкарю взятые в долг сто пятьдесят злотых. В случае, если печатник долг вернуть не сможет, то Пушкарь имеет право забрать имущество Ивана Федорова на эту сумму.
Выслушав решение суда, Иван Иванович молча вышел. Через некоторое время в комнату вошла Татьяна Антипоровна, в шубе, в теплом платке.
— Идемте…
— Куда? А деньги?..
— Идемте, кровопийцы, в печатню. Описывайте, грабьте…
Вернулась Татьяна Антипоровна поздно. Дети уже спали. Муж, обхватив голову руками, сидел в ногах больного отца. Она тихонько прикрыла дверь. Ранним утром, когда она снова заглянула в комнату умирающего, Иван сидел в той же позе. И ей показалось, что время остановилось…
